написали к "Апрелю":

"Лучший фанфик, из всех прочитанных мной за всю жизнь.
Очень ценно то, что
- первый раз попадается глубокий и талантливый гудшип. Я уже успела привыкнуть к тому, что в фиках данный пейринг хорош только в стёбном стиле, попытка высосать из пальца что-то с претензией на "глубину и психологизм" приводит к какой-то вязкой графомании, читаешь, как вату жуёшь. А от Вашего рассказа просто катарсис испытываешь.
- у Вас дивно выписаны характеры - именно то, что должно быть в идеале при "раскрытии вглубь и вширь" канона: персонажи, с одной стороны, те самые, книжные, узнаваемые, с другой, прописанные более детально и основательно.
Вспомнилось, например, что у памкинпайцев есть довод против этой пары - у них нет взаимопонимания, У Гермионы с Гарри его гораздо больше. Это так, они с Гарри гораздо лучше умеют договариваться - что в браке очень важно - но, договариваться как деловые партнёры: выжав эмоциональную воду, конструктивно формулировать свои претензии и предложения. Но у неё с Роном есть совершенно особое интуитивное взаимопонимание, такое на уровне ощущения эмоциональной ауры друг друга. И как же это талантливо прописано у Вас! Вот оставь только сказанное вслух, получится действительно "взаимопонимания ноль, сплошные препирательства". Но помимо сказанного есть переживаемое, не видное со стороны.
- кратко и просто написано, что очень здорово - никакого пафоса в описании чувств, никаких изощрённых техник в физических отношениях персонажей, всё как-то очень "бытово" - и этим потрясает душу. Рассказ - один из примеров старой истины, что первый признак мастерства и таланта - это кажущаяся простота произведения, вроде бы автор и не напрягался, писал как чувствовал и всё.
Спасибо Вам."

я знаю, что это бессовестное хвастовство, но ради таких отзывов хочется писать, писать и писать. и - это, пожалуй, еще одна вещь, которая держит меня в фандоме.

@темы: чудесатое, о моих фиках

---

внезапно фемслэш, внезапно ориджинал. извините, это было очень неожиданно.

— Ну вот видишь, — говорит она ей почти ласково, — не переживай. Все хорошо будет, найдешь ты еще своего единственного и неповторимого.

Инна кивает в знак согласия; она, конечно, не может ее видеть, потому что веб-камеры нет, но все кивает. Инне страшно. Не от того страшно, что она только что тут понарассказывала — о том, как сложно влюбиться или хотя бы заставить себя на кого-то посмотреть, — а оттого, что она уже, кажется, влюбляется. В нее.

В незнакомую девочку, — господи, сколько ей? семнадцать? — которая живет на другом конце страны, у которой совершенно другая жизнь, другие друзья, родители другие… С ней же и увидеться-то невозможно почти: обе живут далеко не в столицах, а для перелета денег нужно много, да и к тому же… к тому же, это, видимо, надо только самой Инне. Она это понимает прекрасно, но все равно сердце бьется глухо и противно, когда интернет-юзер — ее девочка — под ником *** кому-то другому говорит «люблю». Пусть даже это и несерьезно.

Просто… Инна может влюбиться за один лишь ласковый тон в наушниках и теплый взгляд через монитор. Чертов виртуал и чертов скайп.

— Слушай… — снова начинает девочка. — Ну ты чего там молчишь? Я тебя вся такая успокаиваю, а ты…

Инна улыбается против воли, забывая: девочка ее видеть не может. Не может.

— Я просто задумалась, — тихо отвечает она. — Извини.

— А-а-а, — тянет девочка, и это ее «а-а-а» растворяется в долгом зевке. — У меня тут просто четыре утра уже, так что ты говори со мной, пожалуйста, а то я засну.

Инне хочется смеяться. Вот так вот. Кто-то не спит в четыре часа утра, чтобы выслушивать о ее идиотских, никому не интересных проблемах, и этот человек — ей даже и не друг, а так, знакомый, но, господи, если бы все знакомые были такими…

— Хорошо, — говорит она девочке и закусывает губу — до боли. — Ты знаешь, я бы могла тебе честно рассказать. Ну, о том, что Интернет — это такая вещь… странная. Вот вроде у тебя и реальные друзья есть, и все хорошо, а так получается, что самые сокровенные вещи рассказываешь… Эй, ты там еще?..

Но девочки там уже нет. Инна слышит мерное дыхание в наушниках, звуки чужого города за тысячи километров от нее, и сердце билось вот так: тук-тук. Тук-тук. А ведь зима уже, и Новый год скоро, и вообще…

А она слушает, как спит абсолютно чужой ей человек, и думает, что да — влюбилась.

fin

@темы: нецивильное чтиво

---

Прошла тут на удивление адекватный тестик, !внезапно получилась Дюмкой - мне еще такого не выдавли, обычно я логик)) Но зато-о-о мой ТИМ в тройке, и это радует. Хотя я недоумеваю, как во мне можно было заподозрить черного интуита О__о
А вообще я тут думаю - слушайте, а я похожа на Дюмку? Они такие клевые

CЭИ(Дюма) - 245
ЛИИ(Робеспьер) - 240
СЛИ(Габен) - 240

ЭИИ(Достоевский) - 215
ИЛИ(Бальзак) - 215
ИЭИ(Есенин) - 210
ИЭЭ(Гексли) - 210
СЭЭ(Наполеон) - 205
ЭСЭ(Гюго) - 195
ИЛЭ(Дон Кихот) - 190
ЛСИ(Максим Горький) - 185
СЛЭ(Жуков) - 175
ЭСИ(Драйзер) - 170
ЛИЭ(Джек Лондон) - 160
ЛСЭ(Штирлиц) - 145
ЭИЭ(Гамлет) - 120

@темы: соционега

---

меня пугает эта молчащая толпа в моей статистике.
люди, которые регулярно меня читают, и молчат. в принципе, я понимаю, мне самой иногда очень стремно на кого-то подписаться, а написать коммент - так вообще ужас-ужас, н-но... никогда не думала, что это может быть так обидно.
без подъеба: люди, кто вы?

@темы: мой уютненький

---

а как мне обкромсали челку - надо видеть
руки бы поотрывала

---

флэшмобно-фиковое

Суть: составить список из десяти персонажей, сравнить его с заданиями и написать по ним драбблы.

Персонажи

1. Рон Уизли
2. Драко Малфой
3. Невилл Лонгботтом
4. Тедди Люпин
5. Скорпиус Малфой
6. Гермиона Грейнджер
7. Альбус Поттер
8. Сириус Блэк
9. Джордж Уизли
10. Анжелина Джонсон

Задания

Angst, 7 - Альбус Поттер
AU, 1 и 8 - Рон/Сириус
Threesome, 3, 6 и 9 - Невилл, Гермиона, Джордж
Hurt/Comfort, 5 и 10 - Скорпиус/Анжелина
Crack, 1 - Рон
Horror, 10 - Анжелина
Baby!fic, 5 и 9 - Скорпиус и Джордж
Dark, 2 и 8 - Драко и Джордж
Romance, 4 и 7 - Тедди/Альбус
Death!fic, 2 и 3 - Невилл/Драко

до

1. Ал Поттер, ангст

Посвящается кое-кому

***
Когда Ал в первый раз ехал в Хогвартс, у него дрожали колени. Вот так вот, глупо, по-детски и стыдно — дрожали. Страх сковывал внутренности, и на мгновение ему даже показалось, что все — сейчас он позорно разревется и никуда не поедет, вернется обратно, к маме и папе.

Ал никогда не думал, что это повторится снова. Что он будет стоять и дрожать, хотя вроде бы уже давно не мальчишка, не одиннадцатилетка какой-то, взрослый парень, ему уже целых двадцать три. Двадцать три.

Но колени предательски подгибаются — опять, ага, — и от страха, кажется, сейчас просто стошнит, и хочется закусить губу— до боли, до крови; а не облажаться — хочется еще больше, и на это есть свои причины.

Первая: он Ал Поттер, а не Гарри Поттер, и было бы неплохо, если бы люди наконец-то стали это замечать.

Вторая: он Ал Поттер, и он не хуже Гарри Поттера.

Третья: он Ал Поттер, и он сын Гарри Поттера, а не его копия, и он не обязан следовать за отцом абсолютно во всем.

Именно поэтому Ал глубоко вздыхает, зажмуривается на мгновенье, и уже хочет толкнуть белую дверь, еще чуть-чуть, одно мгновение подождет, совсем немного, но тут ощущает крепкий хлопок по плечу.

За его спиной стоит Робардсон, старый санитар Робардсон, беззубый, с желтоватой кожей и куцей черной бородкой; никто не помнит, когда он появился в Мунго, и никто, видимо, не запомнит, как он из Мунго уйдет.

Робардсон улыбается своим беззубым ртом — Ал его не видит, но знает, что улыбается, — и говорит своим хриплым, каркающим голосом:

— Твоя очередь спасать мир, малыш.

Как будто передает эстафету, твою мать. Хочется сбежать.

Но Ал словно видит себя со стороны: белая целительская мантия, растерянный, испуганный взгляд, закушенная губа, растрепанный вид. Белая целительская мантия. Он должен нести ее с достоинством — как крест.

Ал толкает дверь — и входит в палату. Там его ждет первый не спасенный еще мир.

2. AU, Рон/Сириус

— Э, брат, — пьяно произносит Сириус, улыбаясь.

Рон сидит к нему вполоборота, а перед глазами у него — яркая зеленая дверь в доме Поттеров. Он, в общем-то, довольно часто гостит у Гарри, но здесь никогда еще не было так душно. Рон заметил это только в последнюю неделю, когда рядом с ними — с ним и Гарри — практически всегда находился Сириус, его крестный, постоянно где-то путешествующий.

Откуда он вернулся? Из Претории?.. Момбасы?..

Сириус продолжает:

— Дружба с Поттерами — это очень, очень тяжкий труд, — и лицо его рассекает ухмылка косой полосой. У него тонкие и бледные губы.

Мистер и миссис Поттер уехали в Брайтон еще в самом начале каникул — «им надо побыть вдвоем», Гарри уже спит, а Рон остался на кухне с Сириусом. На часах — полвторого ночи; за окном накрапывает теплый летний дождь. Как странно, думает он, в июле обычно не бывает дождей. Сириус пьет что-то янтарное и пахнущее ментолом — привезенное то ли из Претории, то ли из Момбасы.

Рон рассматривает носки своих кроссовок, обычный маггловских белых кроссовок — лишь бы не слышать того, что говорит Сириус:

— Ты знаешь, что я делал, когда Джим влюбился в Лили? Знаешь, как я пытался доказать, что дружба важнее любви? Знаешь, а?

Рон смотрит прямо перед собой на яркую зеленую дверь в доме Поттеров. Он не знает и не хочет знать. Не хочет.

— А у тебя есть преимущество, малыш, — улыбка у Сириуса мягкая, ласковая, обволакивающая, кошачья. — Ты рыжий, а Поттеры любят рыжих.

Рону вспоминается Джинни и то, как она смотрит на Гарри, а потом — то, как они с Гарри обычно дурачатся перед сном и он сидит на его бедрах. И смеется, и глаза у него — блестят.

Сириус перегибается через стол, и щеку Рона обдает холодно-горячее дыхание, пахнущее ментолом. У Сириуса пьяные и совершенно шальные серые глаза.

— Я знаю, как надо дружить с Поттерами, — хихикает он, и Рон зажмуривается. — Хочешь, научу?

...сладковатый вкус ментола на губах — не самое страшное, что может случиться.

запись создана: 07.02.2011 в 17:35

@темы: флэшмоб, йа пешу

---

трам-пам-пам, три года.



с юбилеем?

@темы: фандом

---

не знаю, кто автор этого арта, но считаю его почти иллюстрацией к своему фику "Самая большая тайна"

@темы: Inception, йа пешу

---

и снова впадаю в мозговое задротство

Вообще-то мне всегда говорили: «Вкусы меняются». Вот всегда. А я не верила.

Например, лет этак в тринадцать я была жуткой, просто нереальной фанаткой Linkin Park. Я вырезала фотки Честера из всяких журналов типа «Браво» и вклеивала их специальную общую тетрадочку, я собирала статьи, интервью, биографии… А главное — я была просто уверена, что останусь их фанаткой навсегда. К слову, это дело у меня прошло лет в четырнадцать (тогда я зафанатела от КиШ, Пилота и Алисы), но тем не менее.

Так вот. В пятнадцать лет я прочитала книгу «Голый завтрак» Уильяма Берроуза. Скачанную, кажется, с Альдебарана, с жутким количеством опечаток и в кошмарном переводе, но я ее прочитала! Разумеется, меня Впечатлило. Вся эта романтика уличной наркомании, непристойные словечки, путанные описания и отрывочный стиль. Мне безумно понравился. Живой классик нон-конформистской культуры, что вы. Потом, разумеется, был и «Эйсид Хаус», и «На игле», и «Заводной апельсин», и «Бойцовский клуб»…

Но вот сейчас я перечитала «Голый завтрак». И… как-то не того. Не торкнуло. Совсем. Я искренне не понимаю, что меня так восхищало в этой книге три года назад. Серьезно.

И вот думаю: я же давно не перечитывала тот же БК. А что будет, если перечитаю?

Взять хотя бы тот факт, что раньше я своим любимым зарубежным автором считала Паланика, а теперь — Сэлинджера.

Взрослею ли я? Грустно.

@темы: многадумал

---

и-и-и - бородатый ассоциативный флэшмоб. правила, думаю, все знают/помнят: вы отмечаетесь в комментариях, а я выдаю вам семь ассоциаций, связанных с вами.
мне досталось от Caio:

1. Гудшиииип - о да мы верим в деревья и все такое. причем верим свято, и готовы съесть каждого памкинпаевца, кто против
2. Сабачки. Всякие. Аднаногие особливо. - мое любимое животное, ага. фики разные люблю, траляля, но с собачками - особенно.
3. Гарридрака, да, куда ж без родненькой - и правда, ку да ж без нее? моя любимая ОТПэшечка наравне с гудшипом.
4. Свитера крупной вязки (это потому что всегда тепло становится во время общения с тобой ) - ыыы, если честно, у меня нет таких свитеров, но мне очень захотелось купить
5. Рыжие волосы (низнаю почему xD Мэйби влияет Рональд Уизли, но не факт) - вот кстати говоря, я сейчас рыжая. ну, почти. и всегда мечтала быть рыжей. ну и Рончик - любимый мой персонаж в ГП, что ж тут поделаешь, от дуала не сбежишь
6. ХогНет - не сижу там уже давно, но раньше, где-то год назад, зависала там прочно и очень этот сайт любила. а сейчас там сплошная пичалька, да(
7. Дуал (я знаааю, что ты мне не дуал, но сердце не обманешь, а соционику фтопку) - может, мы и не дуалы, зато активаторы, а это очень о много говорит а вообще, я своих дуалов, милых Гексличек, очено-очень люблю, несмотря на то что мне хочется их прибить где-то с периодичностью раз в два дня

и - от Somewhere

Венечка - люблю страстно, нежно и давно. сейчас, конечно, слушаю намного реже, чем раньше, но все равно есть у него песни, которые трогают за душу - по крайней мере, лично меня.
Тедди Люпин - мой любимый мужчина чуть больше года я написала свои "Законы" и с тех пор в моем сердце поселился Тедди Люпин. не такой, как там, конечно, но близкий к тому, и он потрясающий, вот)))
море - люблю море, вообще воду люблю, но бываю там крайней редко((
апрель - о, любимый месяц: я родилась в апреле, в самом его начале, и с тех пор все эти лужи-проталины-сосульки-капель жутко меня вдохновляют))
винтаж) - не знаю, если честно, с чего бы, но мне нравится
Скорпиус Малфой - да-а-а, второй мой любимый мужчина после Тедди. про Скорпиуса я тоже много чего могу рассказать, и самое главное: он учится в Слизирине, дружит с Алом Поттером и немножко в него влюблен
синий цвет - мой любимый. а если в сочетании с серым - так вообще. короче, я истинный рэйвенкловец все-таки.

от miraizo:

серьёзность - мне не идет, хотелось бы ответить, но, увы, это мое статическое состояние, иначе называемое "морда кирпичом". хотя некоторые говорят, что мне и правда не идет.
серый цвет - ага, любимый после синего, а вообще - я люблю сочетание синего и серого, и к тому же, это цвета Рэйвекнло, вот
фанфикшен по ГП - и вот уже четыре года, ну что тут еще сказать?))
«Серебряный Сендей» - люблю эту песни Венечки, а вот эта фраза: "а у Сендея были дома, но не все", по-моему, очень хорошо меня характеризует.
а в небе апрель - а вот это - самая любимая фраза из самой любимой песни Вени. когда-то это была моя любимая песня в принципе.
понимание - надеюсь, что я умею быть понимающим человеком. по крайней мере, не настырным я очень рада, что это слово ассоциируется со мной)
спокойствие и тишина - люблю, когда спокойно и тихо. в некоторых случаях оно меня угнетает, но в основном - нет.

запись создана: 02.02.2011 в 18:49

@темы: флэшмоб

---

ыыых, вот только подумала: все, нафиг, как напишу последнее обещанное - так все, ухожу из фандома, неинтересно уже и не торкает, а тут... а тут флинтвуд.
торкнуло, что называется.
вот что я за человек такой, а?

@темы: майндфакинг, Гэ Пэ

---

Мама сейчас смотрит "Похороните меня за плинтусом", а я не могу. Книгу читала, мне даже понравилось, а вот смотреть - не могу. Выворачивает.

@темы: кено

---

Для замечательной kasmunaut, снарри, драббл. Не знаю, то ли это, что ты хотела, но я очень надеюсь, что тебе понравится

"Соль"

Они могут поссориться из-за любой ерунды. Нет, серьезно. Гарри, например, ненавидит кофе, вообще, ни в каком виде — ни со сливками, ни с сахаром, ни с тем и другим вместе, а вот Северус эту свою дрянную бурду просто обожает: причем пьет он ее много, часто и без ничего. Просто пустой горький напиток. Какая гадость.

Это, конечно, к делу никакого отношения не имеет, но однажды они умудрились поссориться даже из-за этого долбаного кофе.

Все эти мысли сейчас плывут в голове у Гарри, витают на периферии сознания, и он никак не может понять: зачем. Зачем стоит вот тут перед злым Северусом, зачем молчит и смотрит. Северус практически на глазах превращается снова в Снейпа, в того-самого-ненавистного-Снейпа; Гарри замечает, что от гнева у него резко белеет шрам на шее, некрасиво выделяясь рваным ошейником, и подкашивается нога. Очень хочется напомнить ему, что это он категорически отказывается от покупки трости и сам же потом страдает, что это он может днями не разговаривать и даже не смотреть, что это у него случаются неконтролируемые приступы раздражительности…

Но Гарри молчит. Он щурится, всматриваясь в бледное лицо Снейпа (или уже Северуса? Конечно, Северуса — Гарри же всегда очень быстро остывает), глядя на паутину морщинок у глаз и жесткую складку на лбу, на тонкие губы, на гневно раздувающиеся ноздри… Смотрит — и устало оседает в кресло, старое продавленное кресло, которое Северус просто из каких-то дурацких сентиментальных соображений (если к нему вообще можно применить слово «сентиментальный») не хочет выкинуть.

— Кажется, я не могу с тобой жить, — тихо выговаривает Гарри и прикрывает глаза. Просто как факт. С ним ведь и правда невозможно жить.

Северус от этих слов зябко поводит плечами и немного нервно дергает уголком рта: «Тебя никто не заставляет». Гарри знает: это у него защита такая, панцирь, шипы. Он все никак не может поверить, что его любят, что его хотят, что в нем… что в нем нуждаются. Вот и показывает свой характер, пытаясь выгнать, вытолкнуть из своей жизни ко всем чертям, чтобы никто не смел видеть его слабым и уставшим. И плевать, что он сам… что он сам тоже любит, пусть даже и не признается в этом. Гермиона как-то сказала: такое сразу бросается в глаза.

Гарри опускает голову на руки, ожесточенно трет ладонями глаза. Поначалу — в самые первые полгода — он кричал, срывая голос, хлопал дверьми, уходил к Рону с Гермионой, а потом, когда возвращался — разбивал кулаки о стену и слизывал с них соленую кровь. Он как-то сказал Северусу, что тот пахнет солью. И на вкус — такой же.

Под веками мелькают картинки: Северус улыбается — так, как может только он, сжимая губы и чуть приподнимая уголки, Северус прикрывает глаза от наслаждения, Северус, напряженный, нависает над ним, Северус — под ним, и его скулы лихорадочно горят…

Гарри поднимает на него взгляд и чувствует, как сердце сжимается в болезненном спазме. От любви? От нежности? От жалости? Да хрен его знает.

— Сядь, — хрипит он — голос дрожит и прерывается, — тебе же больно.

Лицо Северуса на миг искажает странная гримаса — Гарри никак не может понять, что это, — и он подходит к нему на негнущихся ногах, кладет руки на плечи и осторожно их разминает.

Гарри смотрит на него сквозь ресницы снизу вверх: бледного, резкого, почти неприятного, но — такого родного, со всеми этими своим шрамами, выемками, шероховатостями…

Мерлин, его угораздило влюбиться в самого саркастичного, непробиваемого, едкого, колючего, иногда — самого нежного человека на земле.

— Я сварю тебе кофе, — шепчет он. — Пошли.

fin

@темы: для, нецивильное чтиво, Гэ Пэ

---

некст-обзор, II тур

"Своя кровь"
Фик сочетает в себе три вещи, от которых меня воротит: дохлый обоснуй, притянутый ХЭ, полный ООСище всех и вся.
По первому пункту.
1) Джинни по пьяни изменяет Гарри с Малфоем — я бы больше поверила, если бы она ему набила морду. По пьяни.
2) Джеймс !случайно узнает о том, что он не сын Гарри — стандартная завязка для всех плохих сериалов.
3) Идет к своему настоящему отцу — и-и-и видит горку трупов. А потом — узкоглазых мафиози. Не ожидали, правда?
Сцена кровавой бойни выглядела случайно вставленной в фик для того, чтобы оправдать жанр и рейтинг.
По второму пункту. Внимание: персонаж узнает о том, что он не сын своего отца и бьет мать. Потом персонаж попадает в Крутую Переделку. Проснувшись в больничной палате через день, он видит над собой рыдающую мать и на него нисходит Всепрощение. Плюс к тому, он тут же знакомится со своим настоящим отцом (чудом выжившим) и понимает, что мир чудесен и он всех любит.
По третьтему пункту я, пожалуй, промолчу, ибо.
В целом — фик ярко написан, но такое чувство, будто писали в последний момент и забыли не только отбетить, но и продумать нормальный сюжет.
Кстати, если оказалось, что горку трупов в Мэноре устроил Гарри, а потом убил Джинни, было бы хоть какое-то подобие реалистичности.

"Рыжая"
К сожалению, гета как такового я не увидела, но вполне себе смогла насладиться прекрасной дженовой линией.
У фика хороший язык — местами тяжеловатый, но не так, как в том же «Лондоне»; бывало, что я цеплялась за пафос типа «…обломали крылья», но он, в общем-то, не навязал на зубах, а заставлял улыбнуться: ыыы, я понмю свои пятнадцать лет!
Живая, ярко прописанная Лили. В общем-то, ее влюбленность в Драко понятно, но вот начало сцены с изнасилованием… Я не верю, что девочка может первая полезть ко взрослому мужику. Лично мне бы стало просто ссыкотно, хотя я не уверена — в конце концов, у всех все по-разному, да?
Еще — бонусом — безумно понравился Ал, но не понравились Гарри с Джинни. Джинни-то ладно, ее многие не любят и выставляют непонимающей и плохой матерью, но вот Гарри… Я не верю, что он может оставить в тюрьме невиновного человека.
Ах да, и прекрасный Маркус Флинт, этакий черный рыцарь, герой с трагической судьбой и поломанной психикой — я в него просто влюбилась. Драко со Скопиусом тоже хороши.
Ну и сообственно сюжете. Идея «Магглы устроят нам второе средневековье» слегка напомнило мне «Хроноворот моей памяти», но это скорее приятный сюжетный кинк, чем плагиат. Снова баррикады, снова подпольная война и бунтующая молодежь — все как я люблю.

А еще на меня накатила ностальгия по летним лагерям. Эх.

@темы: рек, некст-дуэль

---

архивъ

я вот посмотрела, сколько всего написанного-невыложенного у меня скопилось в ЖЖ, и решила все собрать здесь. драбблы по ГП, есть старые, есть написанные сравнительно недавно.

гарридрака, для Рен, сиквел к "Наши пьяные декабрьские дни"

— Это какой-то очень странный снег, — пробормотал себе под нос Драко, пробуя на вкус случайно залетевшие в рот снежинки. Они сыпались с неба, как конфетти из мешка, и он по-детски ловил их ртом. Пока Гарри не видит.

А Гарри стоял совсем рядом, чуть впереди, и держал его за руку. Драко до сих пор было странно ощущать эту теплую, немного шершавую ладонь и длинные пальцы с коротко обстриженными ногтями.

Как-то все очень по-идиотски получилось — с этой мыслью он уже сроднился и даже не пытался выкинуть ее из головы. Драко все еще помнил тот дешевый отель, и приемник с джазом, и пьяные слезы Гарри (тогда еще Поттера), и свои собственные, и до боли горячие ночи. Как будто они пытались убить всю эту недо-ненависть.

Но Драко честно не понимал, как так получилось. Он ведь правда ненавидел — до боли, до смеха. Абсурдно и жарко. А Гарри идиот — взял все и разрушил со своими идиотскими зелеными глазами и щенячьим взглядом побитого героя.

Казалось, привыкать приходилось слишком долго, а порою — почти нестерпимо больно. И все скандалы уже как будто слились в один.

Потом, когда жизнь более-менее наладилась, когда декабрь прошел, Драко все равно боялся. Боялся, что Гарри опять напьется, опять купит лавандовых духов и пойдет к Уизли — мириться. Тогда, конечно, ничего не пришлось бы объяснять Скорпиусу, но… наверняка ведь что-то бы разорвалось. Разбилось вдребезги. И Драко с каким-то стервозным брюзжанием все повторял и повторял: «Никакого виски, Поттер, никакого виски, пожалуйста, Поттер…».

Поттер слушался. И все было хорошо.

— Эй, — он, улыбаясь, окликнул его; Драко обернулся, щурясь на стылое мартовское солнце. — Тебе не холодно, а?

Гарри подошел к нему, натянул дурацкую вязаную шапку на уши и рассмеялся. Как придурок.

— Уже нет. Не холодно, — Драко улыбнулся против воли и уткнулся носом в плечо Гарри.

— Знаешь… Я…

— Что? Ты ее видел?

— Кого? — Гарри провел тыльной стороной ладони по настороженному лицу Драко. Тот вздрогнул.

— Свою Уизли.

— Поттер, — машинально поправил Гарри. — Но нет. Не видел.

«Это хорошо», — мимолетно пронеслось в голове у Драко, и он облегченно вздохнул.

— А… а хочешь?

Внезапно Гарри рассмеялся, притянул его к себе.

— Малфой, ты мазохист. Нет, не хочу. Не хочу, — он замолчал, задумчиво кусая губы, а потом тихо и, как будто пересиливая себя, продолжил: — И — я… люблю тебя, наверное. Это я хотел сказать.

— А…

Драко смотрел на него недоверчиво, исподлобья, но все равно наслаждался теплым кольцом рук, обвитых вокруг талии. Он снова спрятал тихую улыбку на плече у Гарри, а тот запрокинул голову, и снежинки, круглые и блестящие, попадали ему в рот.

— Странный снег, да?

— Что? — задушено, в нос, переспросил Драко.

— Снег странный, — повторил Гарри совершенно серьезно и заглянул ему в глаза.

— Дурак, — сказал Драко.

Гарри тихо кивнул, еще плотнее сцепив руки у него за спиной. А потом поцеловал — наверное, впервые так мягко и нежно.

И Драко задыхался с трепыхающимся сердцем в груди.

Вы ненавидите меня до боли… и мне от этого смешно.

fin

гудшип, для Тиу

Рыжие, как будто медные — на цвет и на ощупь — волосы Рона под пальцами, яркие веснушки пляшут в глазах, и почему-то просто нестерпимо хочется улыбнуться. Глупые шутки и тихие солнечные смешки; книга Гермионы — такая интересная, умная, рациональная книга — отброшена куда-то на пол. Возмутительное обращение, но именно сейчас Гермионе было все равно — вот просто так, потому что хотелось.
Голова глупого Рона с волосами, как медная проволока, и улыбкой Чеширского Кота заняла место отброшенной книжки у нее на коленях, и это даже не напрягало. Было просто неловко — не из-за того, что вот он, Рон, совсем рядом, лежит и почти мурчит от удовольствия, — а потому что было что-то такое странно-непосредственное в этом моменте, иррационально счастливое. Не то что бы Гермиона стеснялась такого необъяснимого и абсолютно ненаучного ощущения, просто ей становилось слегка не по себе.
Слегка не по себе — от хитрого взгляда Рона из-под светло-рыжих выцветших ресниц и лукавой улыбки, такой не-умной, шаловливой и влюбленной. От легкого поцелуя в ладонь и полуулыбки в губы, когда она знала — сейчас никто не станет обращать внимания на ее строгие оклики и нахмуренные брови, сейчас Рон будет ее вести; куда — неизвестно, но она пойдет за ним. Обязательно.
Трогательно-неловкие прикосновения подушечек пальцев к нежной щеке, а потом ниже — провести, еле-еле касаясь, по шее и немного опуститься — не пугая, но обещая. Гермиона чувствовала дрожь по всему телу и легкую обиду оттого, что вот она, умная и правильная, которая знает все-как-надо, замирает от прикосновений глупого Рона, замирает, не дыша, и ждет, что же он сделает дальше. Ловит губами его шершавые, почти грубые, привыкшие к работе пальцы, зажмуривает глаза и всем телом выгибается ему навстречу, когда его руки проводят по цепочке позвонков на спине, заставляя терять контроль над разумом и прикусить губу до боли, чтобы так позорно не сдаться, не застонать в голос. Рон — такой умелый, что Гермионе на минуту даже становится страшно: а вдруг он?.. Но ее мысли сейчас такие легкие, как бабочки, намного легче томно-тягучих ощущений где-то внутри, что тут же взлетают вверх, не оставляя следа.
Гермионе кажется, что она еще никогда не испытывала ничего подобного. Губы Рона на ее нежной коже, руки Рона, весь Рон, весь Рон — и только ее. Не поддающееся разуму чувство собственничества; оно нигде не описано и нигде не сказано, что же с ним делать.
Все это, — успела подумать Гермиона в перерывах между сводящими с ума прикосновениями Рона, — ужасно ненаучно, неправильно и нереально.
Нереально.
Нереально.
Нереально.
Нереально влюбленная Гермиона и нереально влюбленный в нее Рон. Рон, заставляющий ее чувствовать себя необъяснимо легкой и воздушной, как фея, как ветер — и почему-то иррационально счастливой. Гермиона знала, — не могла не знать — что не найдет ничего подобного ни в одном из самых древних фолиантов и, наверное, поэтому и позволила отбросить книгу на пол.
Именно сейчас самым важным казалось узнать, что же это такое — быть настолько любимой и настолько сильно любить.

лаванда/парвати, джен

Зима за окном, после стольких месяцев, проведенных в больнице, казалась такой блеклой и ненастоящей. Впрочем, такой была не только зима: и остаток лета, и осень тоже. Родные думали, что это все из-за болезни. А сама Лаванда не считала себя больной; она почти каждый вспоминала покойного профессора Люпина и его жену Нимфадору Тонкс. На самом деле, они были прекрасной парой. Такой романтичной. И Лаванде с ее недугом ничего не стоит найти себе достойного спутника жизни: красивого, смелого, и, без сомнения, толерантного. Главное, чтобы он не был заложником всех этих стереотипов об оборотничестве.
Хотя сейчас думать об этом не время. Сейчас самое важное – это лечение. Лаванда как никто другой понимала, насколько ей это необходимо. Возможно, позже она напишет мемуары – о войне, об этом самом переломном моменте, и, в конце концов, о своей дальнейшей жизни. Она покажет, что с этим можно жить и даже получать удовольствие.
Для этого нужно оставаться жизнерадостной, но стать серьезной тоже не помешает. Нужно забыть все детские обиды. И не забывать старых друзей.
Так Лаванда говорила часто заходившей к ней Парвати. Она полулежала на больничной койке, вертя в руках принесенные подругой апельсины, и рассказывала, как они будут жить после войны. Как все будет хорошо.
Парвати молча ее слушала, хотя глаза у нее были печальные. Она никогда не задавала вопросов, предоставляя Лаванде возможность упиваться своими мечтами. Может быть, Парвати повзрослела быстрее Лаванды, потому не провела в больничных стенах почти полгода. Потому что ее никто не убеждал, как важно быть сильной. Как важно сохранить детскую веру в чудо.
И Лаванда ее сохранила. Слыша скрип двери, она каждый раз вздрагивала, ожидая увидеть вовсе не родителей и не Парвати. Она надеялась, что придет он, хотя никому об этом не говорила. На вопросы она отвечала почти с вызывающей иронией, говоря:
— Поверь, Парвати, теперь у меня куда большие проблемы, чем старая школьная любовь.
Это было очень разумно и по-взрослому.
Парвати качала головой и не верила; никому и ничему не дано изменить надежду влюбленной семнадцатилетней девушки. Даже мертвому оборотню.
За окном было морозно и свежо, а в больнице – стерильно и тепло. Света из окна Лаванде было мало, поэтому у нее в палате всегда горели электрические лампочки. Кажется, они почти заменяли солнце.
Всю зиму Парвати носила апельсины.
Однажды, сидя на кровати рядом с Лавандой, она спросила:
— Чего ты сейчас большего всего хочешь? Ну, кроме того, чтобы смыться наконец отсюда?
Ответ был прост, на самом деле. И Лаванда почти не соврала.
— Я хочу солнца, Парвати.
Ей и правда хотелось увидеть живое яркое солнце. Такое рыжее-рыжее солнце.

панси/джинни, для Эстеллы

Эта чертова весна. Сейчас, в душном классе, пропахшем кровью и рвотой, она ощущается как нигде. На уроках маггловедения они сидят тут все вместе – с седьмого по пятый курсы. Гриффиндорцы и слизеринцы. И на ум не приходит ни одного слова – только весна.
Наверное, это странно, но в аудитории – сплошные дети. Они злобно смотрят друг на друга, но их взгляды – не взросло-ненавидящие, а скорее подростково-неприязненные.
Откуда-то раздается пронзительный крик от заклятья, а с задних парт слышатся смешки – то ли это кто-то из слизеринцев, то ли действительно весна.
Во всяком случае, Джинни Уизли так и думает. Потому что она умная девушка, и может сказать, что такое Настоящая Любовь, а что – просто война и слишком мало шоколада. И это абсолютно ничего не значит. Ведь если бы значило – кто-то бы обязательно заметил. Но они с Паркинсон весь урок обмениваются безмолвными взглядами, иногда – смешками, однако никто не желает ничего видеть.
У Джинни на голове – темно-бурый колтун, и тяжелые мешки под глазами; чертова Паркинсон втягивает щеки и закатывает глаза, изображая ее. Почему-то всего лишь хватает показать средний палец – и они снова болезненно-нервно хихикают, рассматривая свои руки.
Никто из них не собирается приписывать Большим и Светлым Чувствам то, что после уроков они сидят на холодном кафеле затопленного туалета и едят шоколад, но чаще всего – целуются. Ведь это естественно – сейчас весна, а какой шоколад во время войны? Возможно, такая весенняя истерия продлится месяц, может – чуть больше, но – совершенно – ничего серьезного.
Просто они обе теряют над собой контроль и совершенно не понимают, что творят. Но, тем не менее, одно ясно: пока весна – можно. Шоколада мало, любви – тоже, и каждой из них совершенно необязательно ждать своего героя.
Они обе – всего лишь дети, одурманенные весной, сиренью и войной. А о любви пока не идет и речи.

ремус/геллерт

В такие дни у Ремуса всегда тяжелые сны.

Он медленно засыпает и резко просыпается, засыпает и снова просыпается, а полная луна смотрит в окно все так же глупо и безлико. Ремус искренне пытается убедить себя, что Волчелычье — необходимо. Хотя ему, конечно, было бы куда лучше просто превращаться в волка, теряя рассудок, меняя сущность и ничего не помня. Это и есть то самое спасение.

Вот только Дамблдор говорит — это во имя всеобщего блага. Во имя всеобщего блага, мой мальчик, тебе всего лишь надо немножко побыть волком-с-разумом.

И Ремус пьет проклятое зелье, лежит на мягком ворсистом ковре у своей кровати и смотрит в окно. Нестерпимо хочется выть, но разум говорит — нельзя.

И он засыпает. Засыпает и просыпается, с тяжелой — волчьей! — головой, с песком на языке и мутными остатками сна в мыслях. Ремус редко помнит, что ему снилось, но, кажется, это всегда бывает чем-то неприятным. А может быть, наоборот.

Только на периферии сознания — перед тем, как заснуть, — он помнит, что ждет его золотой мальчик.

Высокий, со светло-русыми волосами и прекрасной улыбкой — не едкой, но выедающей, не холодной, но замораживающей все внутри. Он легко касается щеки Ремуса, иногда целует его в щеку, говорит: «Этого никто не должен видеть». Ремус соглашается, он шепчет одними губами: «Геллерт».

Звучит остро, как лезвие. Он повторяет это имя в мыслях, но — чертова волчья память — ему никак не удается найти самое важное — где же, где же оно, это имя, было. Геллерт.

Ремус не знает своего тела. Оно какое-то долговязое, слишком белое, слишком молодое, все в веснушках. И волосы у него — темно-рыжие, почти каштановые.

Золотой мальчик вытворяет с ним странные вещи. Он целует его ладони, целует пальцы, шепчет горячо на ухо странные вещи, выдыхает какое-то имя на «А», прижимается щекой к его, Ремуса, животу — и обычно засыпает. Засыпает с улыбкой, с растрепанными волосами; рука Ремуса как будто сама по себе перебирает пшеничные пряди, и дышится так хорошо-хорошо.

Но странные вещи — не только это. Еще есть книги, много книг: схемы-чертежи-заклятья. Ремус отстраненно — даже не своим, чужим, умом — понимает, что это тёмно и страшно, но золотой мальчик не воспринимает опасений. Он говорит: «Во имя всеобщего блага». И произносит имя на «А».

А потом снова — поцелуи, горячий шепот на ухо и хорошо-хорошо-хорошо.

Ремус просыпается с тяжелой головой, а в мыслях витают белесые остатки мутного сна. Он никогда не помнит.

fin

руфус/рита, для Чендэ

Рита как будто бы безо всякого интереса скользила взглядом по стенам министерского кабинета, закинув ногу на ногу. Яркая юбка была идеально коротка, шпильки — идеально длинны. Все, как надо.

Она бросила лукавый, из-под густо накрашенных ресниц, взгляд на Руфуса Скримжора, не забыв облизнуть алые губы. Рита была уверена, что женщина — особенно такая опытная женщина, как она, — может выведать все о пороках мужчины. Не может быть, чтобы этот гриффиндорский лев (весьма недурная метафора, мелькнула у нее мысль) был так уж прост. В каждом есть двойное дно.

— Мой первый вопрос, — Рита нарочито застенчиво улыбнулась и покачала туфлю на изящной ножке, — будет касаться вашего детства. Скажите, Руфус, вас воспитывали как истинного… львенка факультета Гриффиндор?

Скримжор поморщился от напыщенности фразы и слащавости тона, но все же ответил:

— Да, мисс Скитер. Все мои предки были гриффиндорцами.

— О, как интересно! — Рита в притворном восхищении похлопала ресницами; Прытко Пишущее Перо буквально дрожало от нетерпения в ее пальцах. — И вы уже с малых ногтей знали, что станете аврором?

— Ну, что вы, мисс Скитер… — Скримжор недовольно сдвинул густые брови: журналистка начала ему порядком надоедать.

— Можно просто Рита, — сахарно промурлыкала та, перебив.

Министр позволил себе сухую улыбку.

— О. Прекрасно, Рита. Отвечая на ваш вопрос: разумеется, я не знал, что стану аврором. Я с девяти лет уже надеялся на пост Министра Магии, — и усмехнулся собственной шутке.

По мнению Риты, шутка была второстортной и как раз в духе политиков. Она выдавила ответную улыбку. Перо вздрогнуло и тут же начало что-то строчить; Скримжор поморщился, как от головной боли.

— Хм, — Рита кокетливо прикусила нижнюю губу, открывая ровные белые зубы, — может, расскажете, как вы получили пост Министра?..

Вопрос был наикаверзнейший, и ее журналистская натура застыла в предвкушении. Еще ни один интервьюер не мог ответить на него достойно, как подобает Министру Магии.

Губы Скримжора тронула жесткая усмешка.

— О, Рита, я шел по головам, — он слегка усмехнулся в ответ на ее удивленный взгляд, а потом добавил: — Думаю, вы бы это написали независимо от моего ответа на вопрос, не так ли?

Тут уж пришла очередь Риты поморщиться: как… неожиданно. Ну ладно, мы еще посмотрим.

— О, вы меня переоцениваете как журналиста, Руфус. Однако вы сделали весьма сенсационное признание, что мне весьма польстило — опять же, как журналисту. Смею напомнить, что это было официальное интервью, и… за свои слова вам придется ответить.

Это звучало как угроза. Рита насмешливо взглянула на Министра — сейчас он скажет, что все было всего лишь шуткой, и это будет выглядеть ох как комично! Она уж точно посмеется.

— Так же как и вам за свои, Рита.

Скримжор неожиданно — но, тем не менее, двигался он плавно-тягуче — подошел к ней и положил руку ей на плечо: широкая шершавая ладонь была тяжелой и холодной. Рита подавила в себе дрожь.

— Я думаю, мы… сможем договориться, правда? — раздался шепот у нее над ухом.

«Взятка!» — молнией пронеслась у Риты в голове шальная и радостная мысль.

О, взятка журналисту — это же такой позор! Статья будет горячей, живой и сенсационной, а триумф — грандиозным. Рита уже сощурилась в предвкушении, потянувшись всем телом на встречу грядущему успеху.

Она встала с кресла и оказалась почти прижатой к широкому телу Министра.

— Ну разумеется, — проворковала Рита, — разумеется, мы договоримся.

Скримжор стоял так близко, что она видела тонкую сеточку морщин у него на лице, а еще — его желтые, как у старого кота, глаза.

— Превосходно, — выдохнул он ей почти в губы львиным рыком.

«Шикарный, шикарный получится материал!» — в восторге мысленно воскликнула Рита.

— Позвольте же, я вас провожу, — Скримжор галантно улыбнулся, однако это больше походило на оскал. Она оскалилась в ответ — как можно более обворожительно: выгоняет — ну что ж.

Уже у двери он наклонился почти к самому ее лицу и прошептал:

— До встречи, Рита.

— Надеюсь, она будет продуктивной, — она бросила на него еще один кокетливый взгляд из-под ресниц, про себя кипя от какого-то яростного предвкушения.

— О да, — согласился Министр.

Ей показалось, что Скримжор сейчас погладит ее по нежной румяной щеке, однако он только осторожно вынул блокнот из ее рук и широко ей улыбнулся.

— Вряд ли вам это понадобится для нашей продуктивной встречи, я думаю, — и подмигнул.

Перед тем, как дверь громко захлопнулась, Рита успела подумать, что в каждом есть двойное дно. Определенно в каждом. А если и нет… то уж она-то постарается его найти.

В голове внезапно пронеслось:

«Гриффиндорский лев: пороки или добродетели. Руфус Скримжор»

Отличное название для книги, подумалось Рите. Просто отличное.

Продуктивная встреча? Ну что же. Для кого как.

fin

севорон О.о

«ДОМ ДЛЯ ЛЮДЕЙ С ОГРАНИЧЕННЫМИ ВОЗМОЖНОСТЯМИ»

Так гласила вывеска на одном из кирпичных зданий, отличавшихся от ряда других разве что наличием свежевыкрашенных скамеек и горшков с цветами на окнах. Осенние листья, ворохами лежащие у дверей, сейчас намокли и превратились в бурую гнилую кашу под ногами.

Двое стояли у дверей – возможно, отец и сын – и тихо переговаривались. Один, рыжий и молодой, говорил что-то яростно и с жаром, явно стараясь в чем-то убедить своего спутника, который лишь молчал, глядя себе под ноги.

Резкий порыв ветра донес голос рыжего, высокий и почти умоляющий.

— И разве вам не противно? – он кивнул на горшки на окнах и пестрые скамейки. — Разве вам не хочется вернуться, получить, наконец, заслуженную благодарность?

Второй мужчина – высокий и сутулый, с седыми волосами, выбивающимися из-под шапки – раздраженно поджал губы.

— Мне противны, Уизли, эти самые благодарности. Я сохранил себе жизнь – и слава Мерлину. Не уподобляйтесь Поттеру, прошу вас.

Рыжий стянул перчатки с озябших пальцев и засунул их в карманы пальто. Достав сигарету, закурил; седой поморщился.

— Пару десятков лет назад вы, помнится, не отказались бы от Ордена Мерлина…

— Это было пару десятков лет назад, — тихо сказал тот со странной брезгливой гримасой. — А сейчас и я уже другой.

Рон осторожно взял тонкую седую прядь.

— Вы умерли, профессор Снейп. И Гарри уже так думает, хотя это он все время говорил, что вы живы. А я – представляете? – я вас нашел.

Снейп будто бы улыбнулся и отвел чужую руку от своих волос. Возможно, он держал ее чуть дольше, чем хотелось им обоим.

— Не говорите ерунды, Рон. Я жив, и стою сейчас тут, перед вами. Просто не хочу возвращаться. Вы меня понимаете?

Рон осторожно присел на скамейку и, стянув с головы шапку, зарылся пальцами в рыжую шевелюру.

— Не-а, не понимаю. Зачем для кого-то быть живым, а для кого-то – мертвым?

Вопрос вызвал у Снейпа странный приступ смеха. Он смеялся долго, запрокинув голову и прикрыв глаза.

— Так для вас, Рон, я, значит, жив?

— Живы, профессор.
Снейп протянул Рону руку и помог ему подняться со скамейки. Они вместе подошли к двери, но никто не спешил ее открыть.

— А вы, Рон, не хотите умереть? – неожиданно предложил Снейп, кладя ладонь на дверную ручку.

Казалось бы, Рон немного оторопел, но потом несмело улыбнулся.

— Пока нет. Но, знаете, мы могли бы быть живыми вместе.

скорпиал, флафф, для Фуфайки

— Малфой, идиот гребаный, прекрати!! — Я что есть мочи бежал за Скорпиусом и орал ему вслед. — Прекрати немедленно! Вернись!
Но этот придурок даже и не думал меня слушать: он скинул мантию и как был — босиком — бросился к озеру. Звезды отражались в водной глади, и казалось, будто туда случайно опрокинули небо. Скорпиус был светлым пятном на всем этом темном пейзаже — он бежал и смеялся, как умалишенный, а я стоял и смотрел на него, потому что от быстрого бега у меня закололо в правом боку.
— Эй, Ал! — крикнул мне Малфой, стоя по колено в воде. — Иди сюда, а? Тут… тут так классно!..
Он улыбался и бегал в воде, поднимая фонтаны темных бриллиантовых брызг. Мне это все казалось слишком нереальным — нет, ну в самом деле, не мог же один-единственный глоток вина сотворить со Скорпиусом такое! Вообще-то так себя вести должен был я, потому что… потому что мне было просто необходимо набраться смелости хотя бы где-нибудь — в вине или в сумасшедшем небесном озере — и наконец-то признаться.
В руках я все еще сжимал ту самую початую бутылку и ощущал ладонями ее прохладу. Может, надо было отхлебнуть и присоединиться к Скорпиусу?..
Но что-то мне подсказывало, что тогда я точно ни в чем не смогу ему признаться. Это превратилось бы в пьянку с ночным купанием в хогвартском озере, а потом с выговорами и отработками на следующее утро.
Я вздохнул и осторожно подошел прямо к водной кромке. Скорпиус посмотрел на меня неожиданно ясным взглядом и улыбнулся — почему-то немного печально.
— Снимай ботинки, — веселым приказным тоном проговорил он, — залезай!
Я только тихо засмеялся и покачал головой. Нет, это было слишком безрассудно для меня, слишком пьяняще и слишком по-малфоевски. Даже весь этот веселый и как будто светящийся на фоне ночи Скорпиус был «слишком». А я был идиотом — наверное, все-таки влюбленным идиотом. Если честно, я бы на месте Скорпиуса уже тысячу раз повыбивал себе зубы — потому что все это казалось мне таким очевидным, и ничего скрывать я уже не мог — просто физически.
…Малфой стянул с себя рубашку через голову, подкатил форменные брюки до колен и зашел в воду почти по грудь, уже собираясь нырнуть.
— Подожди! — крикнул я, сам от себя этого не ожидая. Поставил бутылку на песок, скинул ботинки и мантию и пошел следом за Скорпиусом. Он улыбнулся мне краем губ и приглашающе махнул рукой.
Одежда на мне тут же потяжелела и обвисла мешком, дно было слишком скользким и каменистым. Я остановился рядом со Скорпиусом и осторожно оперся на его плечо. Плыть дальше мне было страшновато — все-таки уже ночь, а русалки в озере, по рассказам отца, не самые дружелюбные существа.
— Альбус, какой же ты идиот!.. — внезапно пробормотал Скорпи и обвил свою руку вокруг моей шеи.
Я мысленно с ним согласился — действительно идиот. Причем такой, каких поискать надо. Мучается, сам не зная от чего, и боится, до дрожи в коленках боится…
Вдруг Скорпиус резко ко мне повернулся, и его лицо оказалось близко-близко от меня — так, что я видел светлую ресничку, прилипшую к его бледной, слегка покрытой еле заметными веснушками щеке. Мое сердце ухнуло куда-то в пятки от страха, а смущение застряло в горле, превращаясь в тяжелый неловкий ком.
— Что ты?.. — хватило духу пробормотать у меня, когда я почувствовал легкое влажное прикосновение к своей щеке. Зря я это произнес, потому что Скорпиус тут же отпрянул, а его уши запылали ярким алым цветом.
— Прости, — глухо сказал он, пряча глаза. — Прости, Ал, прости меня, я чертов гребаный извращенец, прости…
Он еще лепетал что-то невнятное, но я его не слушал. Мне показалось, что под ногами у меня не илистое озерное дно, а глубокое небо, и стою я на облаках. Одна-единственная мысль металась у меня в голове, как загнанная птица: «Если Скорпи это сказал, значит, он тоже меня…». Дальше я додумать не мог, потому что я подумал, будто мое сердце сейчас же от счастья и остановится. Я действительно не мог поверить.
…Не мог поверить, что сделал это — причем так внезапно и необдуманно. Схватил Скорпиуса за плечи и развернул его к себе, а потом впервые в жизни коснулся чьих-то губ своими губами. И вода действительно превратилась в небо, и мне казалось, что по моим венам тысячи солнц несутся прямо к сердцу и взрываются где-то на пути. Влажность и неловкость поцелуя сменились чем-то жарким и интимным — и я уже решил, что кроме нас со Скорпи в этом мире никого и нет.
Как бы банально, конечно, ни звучало, но это было действительно так — и сам Скорпиус смеялся сквозь поцелуй, обхватив меня руками и прижимая к себе что есть сил.
Оторвавшись от меня, он на выдохе прошептал что-то вроде «Я тебя люб…», а потом мы вместе свалились в холодную воду.
Конец апреля, горячий Скорпиус и холодное озеро — наверное, действительно то, что мне надо для счастья. По крайней мере, я бы не возражал, если бы так оно было всегда.

очень флаффный хэппи-энд

снарри-1

Out of his mind the way pushes him whispering
Must have been out of his mind

— Послушай, Гарри. Я действительно не могу ничего понять. Почему я ищу свою жену, а нахожу – ее сына?
Гарри растерянно смотрит на Северуса – он действительно не знает, что сказать. Тот ничего не помнит, абсолютно – ни того, что сейчас, черт возьми, 2008 год, ни того, что Волдеморта давно нет, ни того, что Лили умерла почти тридцать лет назад.
— Во всяком случае, я рад, что ты начал называть меня по имени…
Северус прячет лицо в ладони и ожесточенно трет глаза.
— И этого я не могу понять тоже. Почему ты решил, что я должен ненавидеть сына своей любимой женщины?
Гарри смеется и берет руки Северуса в свои. Он действительно ничего не помнит. Ни-че-го. Наверное, стоило вытащить его практически с того света, чтобы вот так с ним поговорить – дружески и почти с пониманием. Ну, с относительным, конечно, пониманием.
Гарри еще не решился рассказать Северусу обо всем. Тем более не решился рассказать, что он, Гарри, — сын черт-бы-его-побрал-Джеймса-Поттера.
— Просто ты не знаешь всего, — говорит он, и от этой полуправды почти легче.
Северус весь напрягается и смотрит на него, не мигая. Без мантии, в грубом вязаном свитере и с седеющими волосами, собранными в хвост, он выглядит действительно странно. И неправильно. Гарри кажется, что Северус не должен быть таким. Все просто обязано быть по-прежнему, как в Хогвартсе.
— Чего я не знаю? – напряженно спрашивает тот.
Гарри боится ему отвечать. «Ты ищешь во мне Лили, всего лишь Лили, всего лишь Лили, не меня», — повторяет он про себя, словно молитву.
Кингсли был прав – не стоило искать Северуса. Все обернулось еще хуже – для них обоих.
— Ты ничего знаешь, ничего, — выдыхает Гарри и согревает ладони Северуса своим дыханием.
Может быть, тот и правда видит в нем его мать – но сейчас это не столь важно.
— Тебе действительно надо знать это, да? Что именно произошло за последние десять лет?
Северус тянется к нему через стол, целует веки, нос, щеки, губы. Он не замечает ни горького вкуса поцелуев, ни пряного запаха прошлого.

снарри-2

Профессор молчит, сидя за своим письменным столом и записывая что-то размашистым почерком.
Он очень низко склоняет голову, словно у него плохое зрение, его лица не видно за черными волосами. Пальцы так сильно сжимают перо, что кончики ногтей белеют. Северус выглядит сосредоточенным и слегка раздраженным. Ему некогда отвлекаться на всяких Поттеров. И разговаривать с ними тоже некогда.
Он дергается и почти рычит, скидывая с плеча чужую руку. Ласки не стоят того, чтобы отвлекаться от щедро испещренного красным пергамента. Когда поттеровская ладонь легко скользит по спине Северуса, тот только сжимает губы в тонкую белую линию.
Он не отрывает взгляда от пергамента даже тогда, когда Поттер садится напротив него и, лукаво глядя из-под ресниц, откровенно облизывает губы. Внезапно в достаточно освещенной комнате остается гореть одна-единственная свеча – стоящая посреди письменного стола.
Поттер осторожно берет нервно подрагивающие пальцы Северуса в свою руку. Скудное освещение делает их лица похожими на страшные восковые маски. Даже в подземельях слышно унылое завывание ветра среди вязкого молчания.
Поттер ласково улыбается – и по спине Северуса бегут мурашки. Это не к добру. Камин внезапно очень ярко вспыхивает, на мгновение освещая большую кровать, стоящую в глубине комнаты. Красное бархатное покрывало играет кровавыми красками в свете огня.
Сердце Северуса сжимается и уходит в пятки. Поттер снова облизывается; язык скользит по розовым губам, оставляя влажный след. Контролировать себя становится все сложнее и сложнее, а Поттер наглеет. Он расстегивает и без того свободный ворот рубашки, его кадык дергается, а глаза опасно блестят. То, что блестят они именно опасно, Северус понял давно – возможно, уже где-то час назад.
Глядя, как Поттер соблазнительно откусывает заусенец, Северус не выдерживает.
И тишину нарушает рычание и что-то очень похожее на «Поттер, твою мать!». Кажется, что эта самая тишина уже давно привыкла к звуку отлетающих пуговиц и ругательствам сквозь зубы…

***
— Ты, Гарри, невыносим, — тихо произносит Северус, лежа на до сих пор чуть влажной от пота простыне.
— Ага. Но ты первый начал, между прочим.
— А ты меня достал своими бесконечными вопросами.
Гарри нависает над Северусом и улыбается своей обаятельной и чуть гриффиндорской улыбкой.
— Теперь я буду знать, чем обычно заканчивается игра в молчанку.

гхм, Вернон/Том Риддл, для Маринк

На самом деле, полдень – не самое удачное время для переговоров. Вернон предпочитал не слишком раннее утро, когда туман уже успел рассеяться, а солнца еще нет. Сейчас же жаркие лучи нещадно палили в спину, и рубашка Вернона была почти насквозь мокрой. Хотя, конечно, сидеть спиной к окну было очень удобно для него – собеседник мог видеть могучий силуэт, но само лицо оставалось в тени. Дело омрачало лишь то, что пресловутой собеседник безбожно опаздывал. На пятнадцать минут. В полдень. Вернон уже был готов убить Криса – постоянного поставщика фирмы «Драннингс».
Иногда ему казалось, что мысль обладает неслыханной силой – как только он подумал о собеседнике и чертовых опозданиях на пятнадцать минут в полдень, дверь открылась. Но вошел не Крис. Вошел весьма долговязый парень в пижонском костюме и с будто бы подведенными глазами. Волосы парня блестели, словно их намазали вазелином. Петуния называет таких «просто красавчиками».
Вернон кисло ухмыльнулся и хотел было спросить, что надо, но парень изобразил на лице любезную улыбку, протянул руку и представился:
— Том Реддл. Заместитель мистера МакЛауда. Рад знакомству.
Имя показалось Вернону смутно знакомым, но он решил не забивать себе голову. Глядя на сияющую физиономию новоявленного заместителя, он подумал, что у Криса всегда работали «просто красавчики». И… да, за глаза его называли «грязным педиком».
Что в данный момент было, в общем-то, не так уж и важно.
Реддл присел в кресло напротив Вернона, но таким образом, что мог видеть его лицо и капельки пота на висках. Это злило, но самым противным было то, что парень, казалось, знал, что именно злит Вернона. Он сидел с самым самодовольным выражением лица, не переставая, впрочем, улыбаться.
Вернон почем-то не удивился, когда Реддл спросил:
— У вас, мистер Дурсль, есть племянник?
— Нет, — сразу ответил он. — Вернее, есть, но да – нет.
Реддл как-то по-кошачьи перегнулся через стол к самому уху Вернона и, обдав его горячим дыханием, прошептал:
— Есть же?
— Нет. И не надо. Не хочу, – ответил Вернон, отчего-то затаив дыхание и закрыв глаза.
Он кожей почувствовал, как Реддл улыбнулся и потерся щекой о его потный висок, почти вынуждая Вернона рассказать историю всей своей семьи, и отдельно – историю племянника.
Обычно, даже просто наблюдая такие ситуации, Вернон думал – «Тьфу, педики». Но сейчас получилось почему-то длинно и совершенно не в его духе: «Этот парень захватит мир».

простите, что подняла, но мало ли...

запись создана: 17.11.2010 в 21:56

@темы: гудшип, нецивильное чтиво, Гэ Пэ, гаредраке

---

А вот посмотрела я недавно какое-то кино, не помню, как называется, но суть его заключалась в том, что чувак устраивал пытки по Интернету. В смысле, он создал сайт "Убей вместе со мной" и размещал прямую трансляцию с умирающим человеком. И чем больше людей заходило на сайт, тем страшней была смерть.
И в связи с этим на меня накатила такая внезапная и абстрактная, задержавуобидная ПИЧАЛЬКА. Я вот весь день потом думала: а ведь и правда, любопытсво всегда пересиливает человеколюбие, и если тебе по ТВ говорят: "Не ходи туда! Ты убиваешь!", то ты плюешь на это и идешь смотреть. потому что интересно.
И не факт, что я бы не полезла. Мне вот тоже стало бы интересно, ага.
Вот. И поэтому я была в печали.

Короче, во мне проснулся Достоевский, простите.

@темы: майндфакинг, кено

---

ооо, до чего же я обожаю опенинг из "Девяти ярдов" *__*

@темы: кено

---

а што мне подарили!!! а што мне подарили!!! милая Юля, она же vynnessia, нарисовала мне гудшип:



вот. я счастлива безумно и летаю на крыльях любви

@темы: гудшип, чудесатое

---

некст-обзор

вообще, я считаю, в чем минус Некст-дуэли, - так это в том, что нет более-менее четких ограничений, хотя бы в виде темы.
и получается, что один написал драму, второй - флафф, и оба фика одинаково хороши, но вот приходится же сравнивать теплое с мягким.
с одной стороны, я даже рада, что как участник не могу голосовать, но с другой - именно как автора меня такая перспектива и пугает.

ну да ладно. теперь о фиках.

до

мне безумно понравился "Лондон-2022" - фиг с ней, с романтикой, там такой джен, такой джен и революция, и баррикады, и намек на скорпиал - в общем, мой любимый цвет, мой любимый размер (с)

"Любовный двуугольник" тоже безумно хорош, и, к сожалению, как раз и создается ситуация, описанная выше. замечательный детский флаффороманс, я аж вспомнила себя в двенадцать лет))) и птички-умылы - уиии *__*

а вот "Теплый" мне показался абсолютно никаким, и я искренне недоумеваю, почему и за что ему ставят десятки. создалось впечатление, будто автор писал начал, очень вкратце изложил середину и сразу же перешел к концу. а моя душа так ждала Стокгольмского синдрома

в Ангарде, по моему скромному убеждению, выигрывает "Бабушка и волк", но это же только мое убеждение, правда?)) безумно "моя" тема оборотничества и совершенно офигительные описания братских отношений. и родительская любовь, перестающая в родительский эгоизм, - тоже очень интересно раскрыто.

апд: прочитала "Быть, а не казаться" - и даже не знаю, что сказать. с одной стороны, фик, конечно, неплохой. даже обоснуй кажется логичным, но вот все это внезапное омоложение, и и потеря памяти... вызывают чувство соторого !внезапно. мне даже понятны мотивации Альбуса - я ими почти прониклась, угу! - но столько вместить в такой маленький объем текста - и обоснуй, и эмоции, и сюжет, - автору предсказуемо не удалось.

и скажу о фике "Поднимальщики пингвинов". я думаю, что это текст из серии "пан или пропал" - либо читатель от него в восторге, либо плюется. я, как оказалось, принадлежу к первой катеригории. во-первых, там офигительный Тедди - мой самый любимый мужчина, ооо, как он прекрасен, и Вик, Вик, и близнецы *___* там такой полубезумный антураж, и детали, и эмоции *___*
в общем, очень жаль, что я не могу голосовать.

апд 2: я очень, просто безумно хочу выразить свои восторги по поводу фика "Пять зелий Ала Поттера", потому что он великолепен. один из таких текстов, в которых не обращаешь внимания ни на ошибки, ни опечатки - вообще ни на что не обращаешь внимания. очень вхарактерный Снейп, и замечательный Ал, и Малфой, и Гарри, и господи, вся эта история... она меня покорила. действительно покорила.
тысячу букетов автору.

у Некстов: "Планы по захвату мира" - безумно милая фемная история, у меня на ней душа отдохнула)))

апд 3: "Летние уроки" - чуть не уснула, пока читала, честное слово. персонажи абсолютно картонные, мотивы непонятные, одиннадцатилетний сводник-Скорпиус - это вообще О___о в самом плохом смысле этого слова. хотя перевод хорош.

"Трудно быть крестником" - милая романсовая история с незатейливым сюжетом и потрясающим Тедди в конце улыбалась до ушей. и там есть кудрявый Джеееймс)))) это меня покорило.

в общем, читайте!

запись создана: 24.01.2011 в 15:57

@темы: рек, некст-дуэль

---

вот иногда бывает такое.

сижу, печатаю что-то или вручную пишу (хотя сейчас совсем редко), и вот меня словно обухом бьет по голове: я не знаю, как написать слово правильно О__О
вот абсолютно идиотское такое ощущение, когда сидишь и думаешь: "слушайте, а вьюга - она с мягким или с твердым знаком?"

ей-Богу, минуты три сидела недоумевала.

@темы: блаблабла