Шарфу и Варежкам посвящается

[lestaxaw]

а на самом деле для Сайн. приквел к этому драбблу. помним и знаем: все закончилось хорошо.

прости, я хотела сделать сюрприз, но не вытерпела

— Отлично, — проговорила Роза, глядя на Скорпиуса прямо и неотрывно. — Просто отлично.

А он на нее не смотрел. Поезд ехал быстро, и шотландские леса за окном казались сплошной зеленой лентой. Глаза у него были чуть прикрыты, а сердце билось часто-часто, но этого-то точно никто не замечал. Никто. Скорпиус надеялся.

Роза поджала под себя свои худые ноги, принялась нервно разглаживать складки школьной юбки — непонятно, зачем она ее одела; эта поездка на Хогвартс-экспрессе — последняя. Больше они в школу не вернутся.

— Ты сказал, что мы сможем пожениться, — голос ее звучал сипло и чуть печально. Она грызла заусенец на большом пальце.

— Да, — подтвердил Скорпиус. Лес и небо сливались перед его глазами в единый цвет.

— Сможем несмотря ни на что, — продолжила Роза голосом звонким, будто металл. Он дрожал, звенел, переливался. Она спросила — громче, чем надо, чтобы двое услышали друг друга в одном купе: — Ты уйдешь из дома?

Скорпиус обернулся. Резко — так, что отросшие светлые волосы взметнулись и упали. Он взглянул на нее — такую привычную, дерзкую, молчаливую, замкнутую, веселую… Розу. Она умеет смеяться так, как не умеет никто. Она остается красивой, даже когда плачет, даже когда ее лицо кривится в этой жуткой девчачье-истеричной гримасе. Ужасно гордая и даже спесивая, занудная, иногда злая; Скорпиус не знал, за что ее любит. Не знал, как смогла полюбить она. Не его даже, а просто — полюбить.

Стоит ли она всего? Его Роза.

— Я… — Он смотрел на нее прямо, не опускал глаза, несмотря на то что отвернуться хотелось до боли. — Да. Уйду.

Она улыбнулась. Приподняла уголки губ, глаза сузила — как будто собралась насмехаться над ним. Красивая.

— А мне это не нужно, Скорпиус.

Он не опустил головы, хотя ее слова ударили, словно обухом. Это не было неожиданностью; это было больно — да, но только не неожиданно. Сколько у них было скандалов? Некоторым бы показалось, что они похожи на Ромео и Джульетту, но это была настолько убогая пародия, что становилось и смешно, и грустно одновременно.

— Мне это не нужно! — повторила Роза громко и жестко, и Скорпиус вздрогнул. Она крепко зажмурилась на секунду, но слезы из-под плотно сомкнутых век так и не потекли.

— Катись ты к черту со своей фамильной гордостью, — почти прошептала она, и у Скорпиуса внутри как будто надули воздушный шарик: он весь состоял из пустоты. — Мне плевать, на какие жертвы ты пойдешь. Не надо делать мне одолжений.

— Я… — начал Скорпиус, но сразу же умолк. Эту фразу он произносил сотни, тысячи раз, но Роза ему не верила. И не поверит сейчас, это точно.

Она глянула на него мельком, будто ножом полоснула, и ее карие глаза на миг сверкнули обидой, гневом и еще чем-то непонятным.

— Любишь ли ты меня — не знаю, — после некоторой паузы выговорила Роза, как будто прочитав его мысли. — Правда не знаю. Но… когда-нибудь ты разлюбишь. Обязательно разлюбишь. А будет поздно. Любовь — это хорошо, — коротко всхлипнув, прошептала она. — Но… А семья — навсегда. Не надо терять вечное ради текущего.

Скорпиусу хотелось захохотать. Такой момент — и эта дурацкая псевдофилософская фраза Розы! Вечное, текущее… Как будто она сочинение пишет. А почему текущее не может быть вечным, а?

— Ты прости меня, ладно? — несколько секунд спустя миролюбиво и почти спокойно попросила Роза. Она посмотрела на него ласково и тепло, как на ребенка. — Прости, хорошо?

Скорпиус кивнул. Он просто не знал, что ей ответить.

Когда-нибудь, лет через десять, он встретит ее, прогуливаясь вместе со своей женой, и скажет: «Привет». А Роза побледнеет и кивнет. Он заметит, что скулы ее чуть порозовели, и на таком белом-белом лице это будет смотреться почти некрасиво.

Сколько им осталось быть вместе? Два часа? Три? Пока поезд не прибудет на Кингс-Кросс.

Они будут сидеть в одном купе, и одиночество пропитает их насквозь. Пафосно, но зато правда. Скорпиусу очень хотелось, чтобы это было не так.

fin